Новый Шекспир

Уильям запишет в айфоне: «У вечера – блажь.
Небрежно раскрытое небо над мягким обрывом,
И синие тени, что пьяный сверстал метранпаж,
Несутся по мокрому снегу с огромным отрывом
От редких страниц. И на каждой - от пороха след,
И кровь от любви, и разлукой написанный список...»
Поэт, по карманам похлопав, находит кастет,
Бормочет свое и не смотрит на юных актрисок,
Которые тянут капрон на красивых ногах,
Подолы шуршат ароматами талого снега.
Быть может, открыты ворота в небесных садах?
Букеты подснежников всюду в Сантьяго-де Вега!
Где ночью китайцы торгуют сырой шаурмой,
Разбавленным виски и чьим-то раскатистым смехом.
Уильям пойдет к кочегару по имени Цой,
Ночлег в старом пледе, гортанное звонкое эхо.
Под утро в промерзшем вагоне и хмурой толпе,
Где все, полуспя припадают к пакетам с кефиром,
Он пишет поэму о первом весеннем тепле,
Усталый поэт – равноденствие нового мира.

Геометрия юга

Геометрия юга - все линии резки,
Расплавляется солнце в колоннах ампира,
Ты сидишь средь камней, крутишь шапочку феску,
Пред тобою лежат все сокровища мира.
Серый камень Фороса, чернильное море,
Чаек белых подкрылки и мидии створки,
Репродуктор хрипит Адамо Сальваторе,
Полотенца на пляжах в бабье- санаторках.
Вон - их белые груди, загаром не взяты,
И закрытые веки, как будто в молитве,
Карфаген еще спит, бесполезные латы
На песке опрометчиво сняты пред битвой.
Как надменны прогулки приморским бульваром,
Где соленые брызги, как слезы на лицах,
Ты на стрелке меж ним и восточным базаром,
Застреваешь в надежде назад возвратится.
Где у кромки воды, набежавшей на ноги,
Я сижу в ожидании вечного счастья,
Распростерся над волнами месяц двурогий,
Корабли и огни маяков жёлтой масти.

Магритт

Ни любви, ни обиды, ни скуки,
Черно-белая графика дней,
И никак не разнимутся руки
с тем, кто ближе, а чувства-больней.
Под усталыми взглядами полдня,
(у февральского неба хандра),
я твержу, что настанет сегодня
ты уверен, что это игра.
Я сбиваюсь, язык мой невнятен,
а над чёрным асфальтом парит
в круге жёлтом из солнечных пятен
фиолетовым глазом Магритт.
У скрипучей от снега дороги,
распластавшись на оба крыла,
бледный ангел сидит. Не продрог ли?
Я, наверное, тебя позвала...

Вечернее

Замолчи сверчок, не нужно звона!
Спрятался куда-то под кровать...
В небе накрошили поролона,
Синие чернила промокать.
Что с того, что ты поешь сердечно,
В мятный запах окунув фальцет?
Мне известно, что любовь не вечна,
И не нужно истин, если нет.
Плакать ли о том, что он хороший,
Бить ладонью горько по столу?
Летняя трава стоит нескошенно,
Ветром завивается в юлу.
Дочь ветров - печалиться не стану,
Слезы сохнут, поцелуй горит.
У реки-асфальта автобана
Жизнь ночная, уличный зенит.
Не приедешь, поезда не ходят,
Нет угля, замерзли провода?
У тебя не сердце, а просодия,
У меня – горячая звезда.
Только говори, а не молчи!
У стихов - не слоги, а лучи.

Зима в Гаграх

Как присолен асфальт у бульвара!
Легкой пылью покрыт, словно сон.
В полосатой палатке «Тамара»
Пьешь горячий куриный бульон.
В зимних Гаграх на улицах гулки
Одиноких прохожих шаги.
Ты закуришь в сыром переулке,
Где в тумане не видно ни зги.
Будешь долго ходить по бульвару,
Пальмы мокрые в море глядят.
На балконе в халате Тамара?
Впрочем, мало ли в Гаграх девчат…
В легких - холод и запах магнолий,
А на сердце тревога и жуть.
Будто с крашеных, стареньких кровель -
Лихорадки любовная ртуть.
Нужно взять себя в руки, напиться
Дорогого сухого вина.
И в подарок – красивого ситца,
Вдруг, Тамара сегодня одна?
Синеглазые лодки развесив
На трясущихся мокрых плечах,
Море пенится бешеной песнью,
Рукоплещущим эхом в горах.

Позвонок

Скрути папиросу из пальмовых листьев, Джон Донн!
Смотри, я озябла, вцепившись в седьмой позвонок,
Куда бы ни шел – я с тобой, а промокший перрон
Гудки маневровых утопит, забив водосток.
Из феррума – пятый, седьмой позвонок - из лозы,
Второй - из наждачной бумаги, а третьего нет.
Вот сок винограда, которым пропитан язык,
Вот серая пыль от растоптанных старых штиблет.
Куда мы бредем среди шпал? Креозота пары,
Вдыхая, глаголим на масляном, жарком, сухом.
Быть может, любовь? Или хитрых данайцев дары?
Кто знает, тот водит по рельсам железным пером.
В твоем рюкзаке пара банок тушенки и лук,
В моем - только мята и порох для вечной игры.
Мы держимся вместе, а сердца глухой перестук
Нам ночью легко и без спичек разводит костры.
Мне лучше бы сесть в самолет или супер-вагон,
Проснуться под вечер, пить кофе, смотреть из окна,
Но я за тобою упрямо восьмой перегон
Иду по пятам и боюсь оставаться одна.