Espinoso

Стеклянная пыль тумана,

повсюду ты и нигде.

Как тонкая грань обмана,

и отраженья в воде.

Нет времени чтобы вдохнуть,

и выдохом не прикасаясь,

предощущения спугнуть,

лишиться их опасаясь.

Колючий и колкий миг,

оставит тревожное жженье.

Как в отраженье двойник,

меняется в воображенье.

Чайное

Чай травяной купить,

и всегда забывать заваривать.

В мелочах то ли путь, то ли нить,

разучиться бы разговаривать.

Познавать постепенно всё,

никогда ничего не изведать.

И заброшенный томик Басё,

открывать исключительно в среду.

Страх - отсутствие информации,

ум цепляется за деталь.

Все деструкция, деформация,

как отравленный горечью чай.

***

Сердце пустует, клетка без птицы,

некому больше петь.

Я зачеркнула эти страницы,

жизнь без которых хуже, чем смерть.

Мне не нужна красота твоих роз,

в этой зиме они ни к чему.

Если ты думал, что это всерьез,

вечно мне мерзнуть на этом снегу.

Вечно скитаться из ада в ад

и прощения просить.

Разве тот виноват,

кто умеет любить?

***

Я иду собирать полынь,

за тебя доварить колдовское зелье.

Среди всех никчемных святынь,

я ищу лишь одну: веселье.

Все подвластно воображенью,

растревоженный звук обозрим.

У души нет струн, провода в напряженье,

боль движение, боль бензин.

И за каждую эту(мою)строку,

пусть заплатят кровью и золотом.

Всем талантам по сорняку,

через мир как асфальт расколотый.

Гелиотроп

Вдовий запах гелиотропа,

звери тебя заласкали,

кто пересек их тропы,

порастает цветами.

Кто там луну аукает,

ясны ль его глаза?

Этот вот так забаюкает,

что позабудешь как звать.

Зверю имя не кстати,

что ему до имен.

Плоть зубами изгладить,

имя клеймо - он не клеймен.

М.

Помоги отыскать твою тень.

В этом городе строки даются с трудом.

Как же ты пережил этот день?

Не сравнимый со страшным судом…

У судьбы не разборчивый почерк.

Торопись, торопись дописать.

Всего пару весёлых строчек,

чтоб им было за что наказать.

Заплутали, запутались, излюбились.

Подступает безумие в феврале.

Не прощенные возвратились,

все их дети опять к тебе...

***

Полдень отравлен твоею улыбкою.

Мне бы стереть ее навсегда.

Не поцелуем, не ласковой пыткою,

повесткой страшного суда...

Дорога жизни —   настил во льду,

А ты улыбаешься черт возьми!

В каком кромешном бреду,

ты взял вот так и возник?

И алым огнем инквизиции

пылает твой яркий, горячий рот.

О черти! плачу сторицей,

тому, кто его возьмёт.

***

Снег, упади мне в душу,

и больше никогда не растай.

Расскажи мне где мой заблудший,

бесконечно веселый май.

Я его прокляну, и не станет.

Будто не было вовсе, совсем.

Никогда, никогда не растает,

и весны не дождаться всем.

Головы не поднять!

Злая вьюга заметай, заметай, заметай,

будто нет ни шанса, ни чуда,

заколочены двери в рай.

***

Озеро замерзло вместе с рыбами,

в тело также вморожена душа.

Злые розы расцветают ушибами,

старые шрамы болят, вспоминая касанья ножа.

Музыка звучит и в худшей части города,

дым в сигарету никогда не вернется.

Если б собрать все растраченное золото,

и переплавить его в новое солнце…

Опыт — это только то, что ты помнишь,

пальцами попадая спьяну между струн.

И застывший звук узнавая, ты вздрогнешь,

словно не был ни дерзок, не юн.

***

От тоски гаснет солнце и сохнут реки,

а тебе от нее гореть.

И в безмолвии губы и опущены веки,

дай металлу, остыв, затвердеть.

Не боится огня железо,

раскрасневшееся острие,

безболезненно и бесполезно

повторяю - имя твое.

Не останется даже привкуса,

душа трепетом осквернена.

Если можешь с молчанием свыкнуться

То не так уж обречена.

***

Я помню запах твоей кожи,

и бархатистые укусы.

И мне нет повода для дрожи,

и ничего нет для искусства.

Октябрь ржав и дик:

сгоревшей поезд,

не повезёт меня обратно.

Но я запомнила лишь блик,

а осень близится к антракту.

Что придаёт оттенок голосу?

Что наполняет твоё имя?

Перо как лист раскрыто плоскостью,

но им уже не быть пустыми.

***

В этом городе мне дорого море:

заклокотавшая гортанно бездна.

Я за тобою вернусь живою,

моя преданность тебе безвозмездна.

Мы придёмся к месту, в полголоса

я ведь бродяга, чего мне петь.

Так бесстыдно черны твои волосы,

словно кожаная злая плеть.

А душа растет как хмель у дороги,

той дороги, ведущей в вечность.

Упоительны все же тревоги:

растревоженная человечность.

Мир разрушен потому что в нем появилась ты,

 до тебя он таким не был…

Созвездия: шрифт Брайля,

слепая бездна внутри меня.

Сообщение было отравлено.

Глухонемая плоть бытия,

ее контуры размываются.

Мышьяком заедаю вздор,

осязаемое разрушается

из-за твоего рождения, с тех самых пор…

***

Нежности не остаётся,

словно не был рожден.

Тайная сила бессонниц,

сбитый пилот-невесом.

Неуловимой тревоги,

шею обнимет колье.

Место поиска бога:

келья, где рос в темноте.

Словно зерну, побегом,

ветке судьба, стать колом.

Ты невесом лишь мгновенье,

если повенчан со злом.

***

Вода забирает вдох

и все проходящее мимо,

становится шумом без слов,

растянутая пантомима.

Цвет зла истинно серый,

как грифель карандаша,

как дождь что смывает полоску мела,

которым очерчена чья-то душа.

Терзает, не прикасаясь,

волна расцарапает камень.

Сильнее вдохнуть стараясь,

впускаешь в легкие пламя.

***

Кто-то выпустил тьму наружу,

белый череп лопнул как детский воздушный шарик.

Сколько заповедей я нарушу?

И любой собеседник ли воображаем?

В грудной клетке там между ребер,

поселилась больная птица,

что не ест заколдованных зерен.

«Знай: любое тело самоубийца

и от первого вздоха взглянув наружу

умирает, зажжённой спичкой,

а в пожаре любой безоружен

утонувшей в бензиновой луже птичкой»

***

Полюбивший мое прикосновение,

получивший горькое отчаяние.

Защищай границы горения,

защищай от меня отчаянней.

Я никто ниоткуда пришел ни с чем,

я безродная рыжая тварь,

и родства не ощущаю ни с кем,

во мне что-то отсутствует, ожидает алтарь

остывает жертвенник,

позолота стирается все сильней,

лиловеет рана, я целую отверженных

и ворую легкость, у тех, кто милей…

Кладбищенский романс

Не плачь обо мне.

Мы все только тень человека.

Бредущий во сне,

проснётся вступив в эту реку.

Не плачь никогда.

Зачем поить землю слезами?

Солены моря,

простертые под небесами.

Не надо, не плачь.

Иди самой дальней дорогой.

Тихонечко спрячь,

черёмухи с кладбища едкой, как деготь.

***

Мы теряем людей из вида,

все чужое однажды станет твоим,

и душа растрепанной книгой,

истлевая, рождает дым.

Перебирая пальцами в темноте,

воображаемые клавиши:

эти не те, и эти не те,

чтобы мелодия стала тающей,

таящей спокойствие и простоту,

разучившей совсем тревожиться,

словно кто-то узнал судьбу,

но не станет впредь осторожней.

***

Чиркаешь, надтреснуло огниво.

Из обрывков облаков,

запаха ласкающего дыма,

выкроить немного слов.

Спеть их всем деревьям на отшибе,

и звенящей на ветру цепи

и тоскою золотой и лживой

спрятать рыжий камень у груди.

Не ходи знакомою дорогой,

не ищи того, что потерял,

для тебя осталось вся тревога

В каплях дождевых зеркал.

Черное

Зима- прогулка в открытый космос,

как в черном кофе осколки звезд.

И рядом чей-то знакомый голос

и город-ад нараспашку разверст.

И нет ни дна, ни опоры, ни трещин,

и ночь смыкается как волна,

и только лица святых или женщин,

в простом, темнеющем окладе окна.

И невесомой, и неподвижной,

на расстоянии выстрела в упор,

грудь в грудь, стою, как седой чернокнижник,

со всем, что чёрно, нарушивший договор.