Юрий Кислов. Поэзия. Январь 2023

 

Мой город

 

Он, января распахивая полы,

вошел в меня изнанками дворов,

истоптанной курилкою за школой,

дающей сумасшедшим мыслям кров.

Ночами чая, споров и сомнений

мы грезили масштабами империй.

Он, обкусав акаций заусенцы,

вдруг обнаружил, что имеет сердце...

Мы верили в свое предначертанье,

и лишь стихи еще казались тайной.

А он, как лампы раб, привстал над сушей,

в себе, вдобавок, ощущая душу...

Да, есть в крови июльского базара,

в пыли лотков, где рыбы пахнут жаром,

и в тесноте сплетенных наспех снов

предчувствие открытых мною слов.

Я думаю о том, как мало нас.

И верую, что мы не отголоски.

Иначе лопнет он от пят до глаз,

от бывшей Сталина до нынешней Московской,

разбрызгав мозг домов по плитам серым,

в безудержном желании быть первым.

 

 

***

 

У нас в провинции есть, слава богу, квас.

И старичок беспалый на полувздохе

прочитывает «Правду». Про запас

храня свой китель сталинской эпохи.

У нас соседки у подъездов бдят.

Куда там АПН-овским и прочим

властителям пера и многоточий! –

Без соли за один присест съедят!

У нас еще осталось хлебосольство

прекрасное, как церковь без гвоздей,

у нас не пьют «Наполеон» с «Посольской»,

поскольку есть напитки помудрей.

У нас, раскольников, талантливых Солох,

поэтов — словно семечек в кармане.

Я не был в конвертируемых странах,

но, говорят, там наших — будто блох.

Уймись, столица! С высоты амбиций

взгляни в лорнет. Наивна и чиста

к тебе стучит великая провинция,

не на прием, чтоб языком чесать.

Она готова горем поделиться,

о том, что у водицы вкус не тот,

о том, что пацаны одни родятся,

да не к войне ли этот поворот?

Хребет державный ныне перекошен.

Не хватит по моей стране Касьянов,

чтоб вправить позвонки. Себе дороже.

 Пятиэтажным лечат здесь изъяны.

Здесь многое познали мужики,

 разбив сократовские лбы в кровянку,

выплевывая зубы в нужники

Далеких Соловецких и Лубянки.

Да, что-то все-таки у нас не то

в моем совсем не датском королевстве.

Иные интересы и злодейства.

И по-иному режется виток.

Лежит провинция, пытаясь превозмочь себя.

Как говорится — не до ананасов.

Ворочается и не спит всю ночь,

разглядывая небушко в алмазах.

 

 

Терпение

 

Кто сказал, что в стихах отражается время?

В слове – только начало, младенца искус.

В первом слове лишь только рожденье кореньев,

тех, что в жуткой пустыне предвидел Иисус.

 

А затем шелушились стволы, гнили листья,

ветер гнал пастухом облака, щелкал бич.

Превращался в идею спьяну брошенный клич.

Сдуру кинутый камень становился баллистикой.

 

Время терпит слова, словно центр – округу,

ощущая себя неуютно, неловко:

но стихи и флажки чтут движение волка,

и глаголами держат себя и друг друга.

 

Отражаясь от времени и возвращаясь,

в предвкушенье девятого вала и лени,

умирая и плача, хохоча, тая, маясь

ставят Время в прихожей на горох и колени

 

 

Память

 

Время говорить о своих.

Их мало.

Время выбило дальних.

Да и ближние

тают в глазах.

 

Я - самый ближний,

в приграничье моей державы.

Но - самый дальний,

из выпитых в Соловках.

 

Философия бездны

называется «фак».

Я смотрю в телевизор

и далее…

 

У ближних

время сужает факт.

Факт того,

что у нас были дальние.

 

 

Расстояние

 

У расстояния нет рук. Свои тяну,

и открываю тем завесу,

не ведая, что этим тешу беса,

смотрящего с балкона на луну.

 

Но есть земля, где лист укроет норку,

дома, где по ночам то джаз, то вист,

проплешины полей, где тракторист,

уставший за день, пьет с водою хлорку.

 

Он пьет и чешет свой затылок задний.

В предчувствии побед и пониманий.

 

 

Благодарность

 

Благодарю,

что дал мне

Русский.

Язык,

Невластный

вору и царю

Мой.

Кровный.

Не шепча,

не лузгая

которым,

я сегодня говорю.

 

 

Ко Дню Победы

 

«Двадцать второго июня,

ровно в четыре часа…»

Песенка вертится.

Смысл незатейлив.

У смерти, что бритва, коса.

 

Бдят погранцы на заставах,

тает июньская мгла.

Песенка вертится,

смысл незатейлив,

как патефон и игла.

 

Это потом через дни и кладбИща

к нам эта правда дойдет.

Будто простая и вечная пища:

каша, солдат, пулемет.

 

Это потом – похоронки, конверты.

Это потом – и салюты, и флаги…

но перед этим сквозь донышко фляги

дед мой познал – мы бессмертны.

 

Хлюпает кровь в сапогах.

Смерть и взаправду боса.

«Двадцать второго июня,

ровно в четыре часа…»

 

___________________

© Юрий Кислов, г. Азов

 

Поделиться


Вернуться к списку интервью

Поделиться


Поиск


Подписка


Всего подписчиков: 17488

Реклама